Рассечение Стоуна - Страница 127

127

Чтобы сохранить форму, я мерил шагами комнату с сумкой с книгами на плече. За две недели я прочитал книгу Стоуна. Поначалу я убеждал себя, что она устарела. Но его способ подачи материала в контексте научных принципов оказался вполне современным. Я много раз перечитал записку мамы. Что было в письме, которое она передала Стоуну? Что она сообщила ему всего за день до нашего рождения? Я копировал ее почерк, тщательно повторяя изгибы.

В один прекрасный день Люк принес еду и сообщил, что ночью выдвигаемся.

Мы вышли после комендантского часа.

— Вот почему мы ждали, — произнес Люк, указывая на небо. — Когда нет луны, не так опасно.

Он провел меня по узким дорожкам меж домов, вдоль ирригационных канав, и вскоре мы покинули жилую зону. По полям мы шагали в кромешной тьме. На горизонте угадывались очертания холмов. Через час плечо у меня заныло, сколько я ни перевешивал сумку. Люк настоял, что часть груза лучше переложить к нему в рюкзак, и остолбенел при виде книг, хоть и промолчал. Грей перекочевал к нему.

Мы шли долго, только один раз остановились передохнуть. И вот мы у подножия холмов, поднимаемся по склону. В четыре тридцать утра раздался тихий свист. Нас встретил отряд из одиннадцати бойцов. Они приветствовали нас по-своему, пожали руки, хлопнули по плечу, сказали «Камелахаи» и «Салом». Среди них было четыре женщины, поджарые африканки. Я с изумлением приметил среди бойцов знакомое лицо — того самого волоокого студента, с которым когда-то встречался у Генет в общежитии. Узнав меня, он криво ухмыльнулся, схватил мою руку обеими руками, принялся трясти. Звали его Цахай.

Он протянул мне что-то:

— Хлеб с высоким содержанием протеина.

Это было собственное изобретение повстанцев, правда, вкусом оно напоминало картон. Цахай почесал колено, оно показалось мне распухшим, но он не проронил ни слова на этот счет.

О Генет мы говорить избегали. Зато Цахай рассказал мне, как они в ту ночь напали из засады на колонну эфиопских войск, когда те возвращались на базу.

— Их солдаты боятся темноты, не хотят воевать и охотно убрались бы отсюда. Боевой дух очень низкий. Когда мы подбили первую машину, водитель второго грузовика впал в панику и попытался ее объехать, но угодил в канаву. Солдаты бросились врассыпную, даже не пытаясь стрелять. Мы были на склонах с обеих сторон дороги. Солдаты орали, что окружены, и не слушались команд офицера. Мы отобрали у них форму и отправили обратно в гарнизон пешком.

Цахай с товарищами слили из баков бензин, спрятали исправный грузовик в кустах, загрузили его формой, боеприпасами и оружием: придет время — воспользуются. Самыми ценными трофеями были пулемет и патроны, их волокли на себе.

Через пятнадцать минут мы двинулись в путь и до восхода солнца добрались до тщательно замаскированного на склоне холма небольшого бункера. Я и не подозревал, что способен на такой марш-бросок. Однако мои спутники тащили груз впятеро больший, чем у меня, и не жаловались.

Люк и я остались в бункере, остальные поспешили на передовые позиции.

Я спал, пока Люк не разбудил меня. Ноги у меня болели так, словно на них обрушилась стена.

— Прими. — Люк протянул мне две таблетки и жестяную кружку с чаем. — Это наше обезболивающее, парацетамол. Сами изготавливаем.

Глотать я еще мог. Люк заставил меня съесть пару кусочков хлеба, и я опять уснул. Когда пробудился, боль уменьшилась, но тело до того затекло, что я с трудом поднялся с земли. Пришлось принять еще две таблетки парацетамола.

Пятеро партизан появились с наступлением темноты, чтобы сопровождать нас дальше. У одного нога была скрюченная: полиомиелит. Глядя на его раскачивающуюся, неуклюжую походку, на автомат, используемый в качестве противовеса, я устыдился собственной слабости.

Второй марш-бросок был вполовину короче первого, и ноги мои потихоньку пришли в норму. Задолго до рассвета мы прибыли к каким-то холмам, поросшим дремучими зарослями. Узкая тропа привела к пещере, вход в которую, укрепленный бревнами, был полностью скрыт кустарником и валунами. В глубину спускался крутой деревянный пандус. Холм был весь изрыт пещерами, тщательно замаскированными.

Меня провели внутрь. Я скинул кроссовки, рухнул на соломенную циновку и мгновенно заснул. Проспал я до середины дня. Руки-ноги снова не слушались, а Люку было все нипочем. База опустела, сегодня проводилась важная военная операция.

Пожалуй, боевики, скользящие в облаках пыли подобно москитам, их стойкость, изобретательность были достойны восхищения. Они сами производили физраствор, изготавливали сульфамиды, пенициллин и таблетки парацетамола. В подземных пещерах были укрыты от посторонних глаз операционная, отделение протезирования, больничные палаты и медицинское училище. Поражало, какой уход обеспечивался в столь спартанских условиях.

Женщина-партизан присела отдохнуть возле бункера. Солнечные лучи, процеженные сквозь листья акации, играли у нее на лице и на лежащей на коленях винтовке. Уставив в небо бинокль, она высматривала МиГи, за штурвалами которых сидели русские или кубинские «советники». Когда-то Америка поддерживала императора, но режиму сержанта-президента в поддержке отказала, прекратив поставки оружия. Образовавшуюся брешь заполнил Восточный блок.

Партизанка была примерно моих лет и живо напомнила мне Генет свободой, непринужденностью позы. Лицо ненакрашенное, на пропыленных ногах мозоли. Слава богу, мои мечты о Генет канули в прошлое. Долго же я предавался фантазиям. Медовый месяц в Удайпуре, маленькое бунгало в Миссии, собственные дети, утренние обходы в больнице, работа бок о бок… Этому никогда не бывать. Мне не хотелось ее больше видеть. Да даже если бы и хотелось, ничего не выйдет. Она сейчас, наверное, в Хартуме. Путь в Аддис-Абебу для нее заказан. Скоро она присоединится к боевикам, чтобы жить в каком-нибудь из этих бункеров и сражаться. Надеюсь, я к тому времени буду уже далеко. Если бы не она, меня бы здесь вообще не было. Только нужда заставила обратиться к ее товарищам.

127