Рассечение Стоуна - Страница 80

— Император, — выговорила она в ответ на мои приставания. — Как они смели так поступить с его величеством? Какие неблагодарные люди! Они что, забыли, что он спас нас от итальянцев, что он помазанник Божий?

Она рассказала мне, что стряслось. Пока император находился с государственным визитом в Бразилии, группа офицеров лейб-гвардии ночью захватила власть. Во главе заговора наш любимый бригадный генерал Мебрату.

— А Земуй?

— Разумеется, он с ними! — прошептала Алмаз, неодобрительно качая головой.

— Где Розина?

Алмаз мотнула головой в сторону помещения для слуг. В кухню вошла Генет. Она направлялась к себе. Вид у нее был перепуганный. Я остановил ее и взял за руку:

— С тобой все хорошо? — В глаза мне бросились золотая цепочка и странный крест у нее на шее.

Она кивнула и вышла через заднюю дверь. Алмаз не удостоила девочку взглядом.

Гхош посмотрел на Хему так, словно они старались что-то от нас скрыть. Только тревогу было не спрятать.

Накануне вечером генерал Мебрату явился к наследнику престола и объявил, что против его отца плетут заговор. По настоянию генерала кронпринц созвал верных императору министров. Когда они прибыли, генерал Мебрату всех их арестовал.

Блестящая военная хитрость, но как она меня расстроила! Я представить себе не мог Эфиопию без Хайле Селассие — и никто не мог. Страна и повелитель были едины. В наших глазах генерал Мебрату был герой без страха и упрека, да и лик императора успел несколько потускнеть. Но такого я от генерала не ожидал. Что это было: предательство, проявление темной стороны души — или борьба за справедливость?

— Как вы об этом узнали? — спросил я.

У одного министра, человека старого и больного, случился приступ астмы, и Гхоша ранним утром вызвали во дворец к наследнику.

— Генерал не желает смертей. Переворот должен быть бескровным.

— Он хочет сам стать императором? — спросил я. Гхош покачал головой:

— Не думаю. Речь вообще не об этом. Он хочет накормить бедняков, дать им землю. А для этого надо отобрать ее у императорской семьи и у Церкви.

— Так это хороший поступок или плохой? — спросил Шива.

В этом вопросе был он весь: терпеть не мог двусмысленности и неопределенности. Порой он не видел того, что для меня было ясно как день. Но в данном случае я бы тоже хотел это знать.

— Разве в задачи лейб-гвардии не входит защита императора? — спросил Шива.

Гхош поморщился, будто от боли.

— Я иностранец, не мне судить. Мебрату хорошо жилось. Обстоятельства его не вынуждали. Полагаю, он пошел на это ради своего народа. Когда-то он был под подозрением, потом угодил в фавориты, а недавно вновь попал под подозрение, и его могли арестовать в любую минуту.

Когда Гхош покидал дворец наследника, Земуй проводил его до машины и передал золотой кулон для Генет. Этот кулон — крест святой Бригитты — Дарвин Истон снял у себя с шеи и вручил Земую. Земуй просил сказать Генет и Розине, что он их любит.

Хема оделась, и они с Гхошем отправились в больницу.

— Будьте рядом с домом, мальчики. Слышите? Ни в коем случае не выходите за территорию Миссии.

Я подошел к воротам, насчитав всего трех пациентов на дороге. Ни машины, ни автобуса. Вместе с Гебре мы озирали окрестности. Тишина была жуткая, хоть бы цоканье копыт или звон колокольчика.

— Если четвероногие такси не покидают стойла, видать, дело серьезное, — сказал Гебре.

Поблизости от нас в шлакобетонных домиках находились два бара, портновская мастерская и ателье по ремонту радиоаппаратуры, но сегодня все будто вымерло. Не вняв наказу Хемы и Гхоша и увещеваниям Гебре, я перешел через дорогу к крошечной арабской лавчонке — ярко-желтой фанерной будке, притулившейся между двумя домами. Окошко, через которое шла торговля, было закрыто ставнями, но из приотворенной двери вышел мальчишка с газетным кульком. На десять центов сахару к утреннему чаю. Я проскользнул в ларек. Густой от благовоний воздух. Теснота. Все арабские лавочки в Аддис-Абебе одного покроя. С потолка на веревочках с прищепками праздничными украшениями свисают одноразовые пакетики «Тайда», аспирина, жвачки и парацетамола. На мясной крюк наколоты квадратики газетной бумаги, в нее заворачивают товар. На другой крюк надет моток бечевки. Сигареты поштучно натыканы в банку на прилавке, нераспечатанные пачки стоят рядом. Полки ломятся от спичечных коробков, бутылочек с содовой, ручек «Бик», точилок, кремов, блокнотов, резинок, чернил, свечей, батареек, кока-колы, фанты, пепси, сахара, чая, риса, хлеба, растительного масла и невесть чего еще. Банками с карамельками и печеньем заставлен весь прилавок, только посередке небольшое свободное пространство. На циновке сидит Али Осман в феске, рядом с ним жена, маленькая дочь и еще двое мужчин. Если Али с семьей, поджав коленки, улягутся на полу, места больше не останется, а тут еще и гости. Перед ними куча ката.

Али озабочен.

— Мэрион, настали времена, когда фаранги, иностранцы вроде нас с тобой, могут пострадать.

Странно слышать от него слово фаранги по отношению к себе или ко мне. Ведь и он, и я родились на этой земле.

Я перебежал обратно через дорогу и поделился с Гебре купленными карамельками.

Мимо нас внезапно прошла Розина.

— Присмотри за Генет, — бросила она через плечо, непонятно к кому обращаясь, ко мне или к Гебре.

— Погоди! — крикнул Гебре, но Розина и ухом не повела.

Я бросился ей вслед и схватил за руку:

— Подожди, Розина. Ты куда? Прошу тебя.