В отсутствие Гхоша я понял, какого рода доктор он был. Все эти члены царствующего дома, министры, дипломаты не были серьезно больны, во всяком случае, на мой взгляд. Им недоставало полномочий освободить Гхоша из тюрьмы, но получить свидание было в их власти. Гхош оттягивал им нижнее веко и определял цвет слизистой оболочки, просил высунуть язык, щупал пульс, ставил диагноз, ободрял. Современное определение «семейный врач» далеко не полностью отражает ту роль, которую он играл.
Через три недели после нашего свидания с Гхошем генерал Мебрату предстал перед судом, спектаклем для иностранных наблюдателей. Эфиопская подпольная газета и ряд иностранных изданий публиковали отчеты о процессе. Генерал держался достойно, не изображал раскаяния и не сваливал вину на других. Его поведение произвело сильное впечатление на людей, допущенных в зал суда. Со скамьи подсудимых прозвучала программа: земельная реформа, политическая реформа и конец привилегиям, превращающим крестьян в рабов. Те, кто подавлял заговор, теперь не понимали, почему выступили против. Ходили слухи, что группа младших офицеров сговорилась освободить Мебрату, но генерал категорически отказался. Смерть братьев по оружию тяготила его совесть. Суд приговорил Мебрату к смерти. Его последние слова были: «Я отправляюсь к своим товарищам с вестью, что брошенные нами в землю семена дали всходы».
Ближе к вечеру, на сорок девятый день после ареста Гхоша, к дому подъехало такси. Я услышал крик Алмаз и успел подумать: что еще опять стряслось?
Из машины, вертя во все стороны головой, будто попал сюда впервые, выбрался Гхош. С подножки спрыгнул Гебре, хлопнул в ладоши и пустился в пляс. К ним подбежали Розина и Генет. Воздух наполнился радостными криками. Розина восторженно улюлюкала, Кучулу махала хвостом, лаяла и весело подвывала, два безымянных пса последовали ее примеру — правда, близко подойти не отважились.
Пробило полночь, когда мы вчетвером — я, Шива, Хема и Гхош — отправились в постель. Было тесно, неудобно, но мне никогда еще не спалось лучше. Тяжкий храп Гхоша разбудил меня — и это был самый замечательный звук на свете.
Наутро мы проснулись в праздничном настроении, не ведая, что в это самое мгновение генерал Мебрату, ветеран Кореи и Конго, выпускник Сандхерста и Форт-Левенуэрта, прощается с жизнью.
Его повесили на Меркато — быть может, потому, что именно здесь прошла демонстрация студентов и именно здесь переворот получил самую горячую поддержку. Руководил казнью, как мы потом узнали, адъютант императора, человек, которого Мебрату знал долгие годы. Говорили, что Мебрату произнес: «Если ты когда-нибудь любил солдата, завязывай узел тщательно». Когда петля была надета и грузовик уже собирался тронуться, генерал сам сделал последний шаг, причисливший его к мученикам.
Мы узнали о казни ближе к середине дня. В тот вечер в каменных виллах, в казармах молодые офицеры, закончившие военные академии в Холета, в Хараре, академию ВВС в Дебре Зейт, решили, что завершат дело, начатое генералом Мебрату.
День ото дня фигура генерала росла, он обращался в неофициального святого. Его изображение появилось на анонимных листовках, стилизованных под эфиопский лубок, преобладали желтый, красный и зеленый цвета, по правую руку от чернокожего Христа стоял Иоанн Креститель, по левую — генерал Мебрату, вокруг голов их сияли желтые нимбы, а у ног текла река Иордан. Текст гласил:
Ибо он тот, о котором сказал пророк Исайя:
глас вопиющего в пустыне:
приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему.
Через два дня после казни генерала персонал больницы во главе с Адамом и В. В. Гонадом устроил прием в честь возвращения Гхоша. Купили корову, взяли напрокат шатер и наняли повара.
Адам перерезал животному глотку. Особо ретивый санитар, которому не терпелось отведать горд-горд — сырой говядины, — отхватил из пашинки тонкий трепещущий кусок, пока корова еще стояла на ногах. Потом корову отвязали от дерева, разделали и отнесли мясо повару.
Когда в проезде показался армейский джип, у меня сердце ушло в пятки. Все вокруг замерли и уставились на офицера в форме, который вошел в наше бунгало. Я проскользнул поближе к дому. Офицер сразу же вышел обратно в сопровождении Гхоша и Хемы. Шива находился рядом со мной.
— Мальчики, — произнес Гхош. — Мотоцикл. Кто-нибудь приходил за мотоциклом? — Гхош был совершенно спокоен, ибо не видел ни малейшего повода для тревоги.
Сперва я ощутил громадное облегчение: пришли не за Гхошем! Облегчение сменилось переполохом: так вот зачем этот человек здесь! Мы впятером заранее придумали историю: Объявился солдат с ключом и уехал на мотоцикле, мы с ним и слова не сказали. История была поведана Хеме в тот же день, когда солдат пропал. У нее все мысли были заняты арестом Гхоша, и она пропустила ее мимо ушей.
Я уже собирался заговорить и перевел взгляд на офицера.
Это был он, грабитель, тот самый, что пришел за мотоциклом!
То же лицо. Тот же лоб, те же зубы, только… Этот держится посолиднее и не такой тощий. На отглаженной форме ни пятнышка, берет заткнут за погон, вид подтянутый, как и положено профессиональному солдату.
Нет, это не он.
Румянец начал возвращаться на мои щеки. Примчались Розина и Генет. Вокруг нас собралась небольшая толпа.
— Объявился какой-то солдат с ключом и уехал на мотоцикле, — проговорил Шива.
Я кивнул: