Рассечение Стоуна - Страница 104

К оглавлению

104

Гхош, находясь с правой стороны от пациента, коснулся большим и указательным пальцами основания мошонки:

— Чувствуете, сколько здесь всего понакручено: лимфатические сосуды, артерии, нервы, чего только нет! Семявыносящий проток тоже здесь, и при некоторой практике вы легко отличите его от прочих трубочек. У него самая толстая мышечная стенка по отношению к просвету, хотите верьте, хотите нет. Вот он. Словно хлыст. Пощупайте пальцем. Вот здесь, где мой палец.

Купер выполнил, что он велел.

— Поймал. Порядок.

— Теперь подцепите его кончиком указательного пальца и сожмите, чтобы не выскользнул.

Гхош давал Куперу примерно те же указания, что и мне, когда я ассистировал. Он обожал быть наставником, а Купер был благодарным слушателем. Если Купера поражал блеск изложения, то потому, что Гхош оттачивал его на мне. Лечить и учить были для Гхоша понятия тесно связанные. Когда учить было некого, он страдал. Но такое случалось нечасто. Он охотно делился премудростями со стажером или даже с членом семьи — кто под руку попадется.

— Чтобы минимизировать кровотечение, я вместе с местным обезболивающим использую адреналин. — В оттянутую пальцем ткань он опорожнил пятимиллилитровый шприц. — Если вколоть хоть чуточку меньше, ему будет больно и яички снова эмигрируют к подмышкам. Придется вскрывать грудную клетку, чтобы спустить их обратно. Теперь… видите, мой указательный палец по-прежнему цепляет семенной проток? Делаю крохотный разрез на коже мошонки, тяну за проток… вот он! Когда он покажется в ране, захватываю его.

Он вытянул крошечный фрагмент ткани, похожей на белый шнурок.

— Ставлю комариный зажим сюда и сюда… и делаю разрез между зажимами. Удаляю кусочек сантиметра в два. В идеале его надо бы отправить патологоанатому. В этом случае, если ваша жена через год после операции забеременеет, вы всегда можете показать справку от патолога, что это не вы выполнили работу некачественно, а третья сторона потрудилась на славу. Я не отправляю этот кусочек патологу только потому, что такого специалиста у нас нет. Правда, одно время патологоанатом работал в клинике американского посольства в Бейруте. Обслуживал все посольства в Восточной и Западной Африке. Я делал вазэктомию американскому персоналу и отправлял ему отрезанные кусочки. Он неизменно отвечал, что хотя, по его мнению, это уроэпителиальная ткань, но четко определить, что это именно семявыносящий проток, он не в состоянии. «Да это проток, — писал я ему всякий раз, — что еще я могу вырезать?» Он стоял на своем, мол, слишком мало материала. В конце концов я отправил ему пару яиц барана. Положил в формалин и выслал дипломатической почтой. С запиской: «Теперь материала достаточно?» Больше он не придуривался.

Купер хихикнул, маска у него на лице колыхнулась.

— Так, перевязываем концы кетгутом. И говорим пациенту: никаких сношений с женой ближайшие девяносто дней.

Гхош повернулся к пациенту лицом и повторил фразу. Тот кивнул.

— Общаться вы можете. На уровне «Спокойной ночи, милая». Но в течение трех месяцев никакого секса. (Пациент усмехнулся.) Так и быть, секс дозволяется, но только в кондоме.

— Я использую interruptus, — впервые подал голос пациент. У него был сильный восточноевропейский акцент.

— Что вы используете? Interruptus? Выдерни и молись? Бедняга! Неудивительно, что у вас пятеро детей! Это благородно с вашей стороны, выскакивать из поезда, не доехав до конечной станции, но это очень ненадежно. Нет, сударь. Прервите прерванные сношения. (Поляк смутился.) Знаете, как мы называем молодых людей, которые применяют прерываемый коитус?

Эксперт по контролю за рождаемостью покачал головой.

— Мы называем такого человека папашей! Daddy. Pater. Рарра. Реrе. Нет, сударь. Я прервал коитус за вас. Дайте мне три месяца, и можете сказать вашей супруге, пусть не беспокоится, все выстрелы будут холостыми. И вам ничего не придется прерывать и лишать себя десерта, кофе и сигар.

Глава пятнадцатая
Плоть-владычица

Без Розины и Генет наш дом опустел. Я ужасно скучал по Генет. Мы с Хемой переживали, что больше ее никогда не увидим. Она обещала позвонить, написать, но прошло уже три недели, а никаких вестей от нее не поступило. В том году, а шел 1968-й, из-за затяжных проливных дождей Голубой Нил и Ауаш вышли из берегов. Ручеек, невинно журчавший на задах Миссии, превратился в реку. Население в Аддис-Абебе носа из нор не высовывало. Когда дождь стихал, пахло человеческим жильем, горящим в печах навозом и мокрыми тряпками. Плющ обвивал водосточные трубы и цеплялся за щели в стенах, а головастики торопились превратиться в лягушек. Дети уже не подставляли лицо дождю и не пробовали капли на вкус — от воды и так было никуда не деться.

Мне и Шиве вот-вот должно было исполниться четырнадцать, мы были уже взрослые, и я ждал каких-то перемен. Как я ни пытался чем-то занять себя, все равно мысленно я был вместе с Генет в Асмаре. Хотелось надеяться, что она сидит дома, грустит и скучает по мне. Без нее любое мое занятие казалось пустым.


Поздно вечером во вторник я наблюдал, как Гхош в Третьей операционной удаляет желчный пузырь. После операции он заглянул в хирургическую палату проведать Этьена, знакомого дипломата из Берега Слоновой Кости, у которого внезапно развилась кишечная непроходимость. При операции Гхош обнаружил раковую опухоль прямой кишки, которую ему пришлось удалить. Это была большая и сложная операция, и Гхош надеялся, что все обойдется. Следствием операции явилась колостома на брюшной стенке.

104