Рассечение Стоуна - Страница 58

Закончив осмотр пациентов, Гхош раскопал на одном из складов, расположенных за бунгало матушки, инкубатор. В Миссии Гхош исполнял еще и обязанности педиатра и в начале своей врачебной карьеры соорудил инкубатор для недоношенных. После того как шведское правительство открыло в Аддис-Абебе педиатрический госпиталь, Миссия всех своих недоношенных стала направлять туда и инкубатор стал не нужен.

Несмотря на хлипкую конструкцию — с четырех сторон стекло, основание из жести, — инкубатор оказался в целости и сохранности. Гебре сполоснул устройство из шланга, разогнал блох, прожарил на солнышке и помыл горячей водой. Прежде чем доставить инкубатор в спальню Хемы, Гхош еще и протер его спиртом. Как только он отошел в сторону, чтобы полюбоваться своим творением, Алмаз и Розина троекратно обошли инкубатор, громко цокая языками и чуть ли не плюясь.

— Чтобы отогнать сглаз, — пояснили они на амхарском, вытирая губы тыльной стороной ладони.

— Напомните мне, чтобы я ни в коем случае не приглашал вас в операционную, — сказал Гхош по-английски. — Хема? А как же антисептика? Листер? Пастер? Ты в это больше не веришь?

— Не забывай, у меня послеродовой синдром, — весело ответила Хема. — Отогнать злых духов — куда важнее.

Спеленутые близнецы лежали в инкубаторе двумя личинками, на головах чепчики, только морщинистые личики и видны. Как бы далеко друг от друга ни клала малышей Хема, возвращаясь, она неизменно заставала их лицом к лицу в положении У головы соприкасаются. Так они лежали в утробе.

Порой по ночам, заступив на свою вахту у детской кроватки, усталый и сонный, Гхош говорил себе: «Зачем ты здесь? Стала бы она так стараться ради тебя? Снова ты поддался ее чарам, придурок! И когда наконец ты скажешь ей нужные слова?»

Гхош решил: вот наладится у Шивы дыхание — и уеду. Насколько он знал Хему, как только его помощь ей станет не нужна, все вернется на круги своя. Да еще неясно, какие последствия возымеет визит Харриса, будут ли хьюстонские баптисты по-прежнему давать деньги. Матушка на этот счет не высказывалась.

Они отдежурили при Шиве две недели. Днем им помогали, ночью они были предоставлены самим себе. Они закончили «Миддлмарч» за неделю и всесторонне обсудили книгу, затем Гхош взялся за «Париж» из трилогии «Города» Золя, и роман показался им обоим увлекательным. Остановки дыхания у Шивы сократились с двадцати в день до двух и затем исчезли. Они не оставили свой пост и на третью неделю, просто на всякий случай.

Диванчик Хемы для мужчины размеров Гхоша оказался маловат, и, глядя, как он скукоживается, пытаясь устроиться поудобнее, Хема чувствовала к нему благодарность за такое самопожертвование. Она была бы поражена, узнав, с каким наслаждением он располагается на нагретом ею местечке и укрывается одеялом, хранящим аромат ее снов. Звяканье колокольчика Шивы просачивалось в его сознание, и однажды ему приснилось, что Хема танцует для него. Обнаженная. Видение было таким живым, почти осязаемым, что наутро он помчался в бюро путешествий Кука и аннулировал свой билет в Америку. Даже кофе не выпил — чтобы только не передумать.

Матушка все больше сутулилась, после смерти сестры Мэри на лице у нее прибавилось морщин. Вечера она, как и все прочие, проводила у Хемы и не протестовала, когда Хема и Гхош к восьми часам отправляли ее домой в сопровождении Кучулу. Собака считала своим долгом охранять матушку, с двумя другими псами-спутниками получалась целая свита.

Недели через две после похорон сестры Мэри на глаза Гебре попался босоногий кули с загипсованной правой рукой, нелепо торчащей в сторону. Кули был до того плох, что еле держался на ногах, и казалось, вот-вот свалится и сломает себе шею, не говоря уже о второй руке. Гебре сделалось не по себе, ибо именно он отправил кули в русский госпиталь, когда тот явился в Миссию с переломом. Русские доктора обожали впрыскивать барбитураты, чем бы ты ни болел, и, поскольку все местные души не чаяли в уколах, пациенты покидали русский госпиталь, накачанные седативными средствами. За свои долгие годы в Миссии Гебре точно узнал, что сломанную конечность следует зафиксировать в нейтральной и функциональной позиции, локоть согнут под углом в девяносто градусов, предплечье посередине между пронацией и супинацией (хотя все эти термины и не были ему знакомы). Он провел шатающегося кули в приемный покой, где Гхош сделал рентген и гипс наложили по новой. В эту минуту, хотя никто из них этого не осознал, Миссия возобновила свою деятельность.

Хема не желала расставаться с близнецами. Она проявляла себя не как доктор, а как мать, которая дрожит за своих детей, хочет всегда быть с ними вместе и не выносит расставаний. Две мамиты — стоуновская Розина и гхошевская Алмаз — по очереди спали на тюфяке у нее в кухне и постоянно были под рукой.

Стоун исчез, Хема приняла на себя обязанности матери с полным рабочим днем, двери Миссии распахнулись для пациентов, так что нагрузка на долю Гхоша выпала колоссальная. Матушка наняла Бакелли, чтобы вел утренний амбулаторный прием, когда в Миссию являлось большинство пациентов. Это позволило Гхошу проводить операции, когда выпадала возможность, и заниматься пациентами больницы.

Через шесть недель после кончины сестры Мэри на повозке, запряженной ослом, прибыло надгробие. Хема и Гхош пришли посмотреть, как его будут устанавливать. Каменотес высек на памятнике коптский крест, а под ним буквы, скопировав их с бумажки, которую ему дала матушка.